Его любили ненавидя и ненавидели любя

"Хочу высказать ненависть к любимому городу ...""
А. Блок

Все мы в большей или меньшей степени связаны "пуповиной" с местом своего рождения. И даже долгие скитания по свету не способны разорвать эту невидимую связь. Но особенно остро ощущают это сродство все родившиеся в городе на Неве. Его власть над человеком неизменна и необратима. Он входит в плоть своих жителей так глубоко, что его присутствие в полной мере можно ощутить, только навсегда уехав из него. Как никакой другой город, город на Неве неразрывен с горожанами, которые остаются ленинградцами (петербуржцами) не по паспорту, а по ощущению кровного родства с ним. Это родство замешано не только на любви, спектр чувств ленинградце (и петербуржцев) к своему городу вмещает всю палитру оттенков от любви до ненависти. Чувства к нему глубоки и столь же противоречивы, как изменчив и противоречив и самый этот город. Но и столь же прочны, как прочен камень в основании "Медного всадника". В юбилейные дни стоит еще раз задуматься о притягательности Петербурга, не ослабевающей на всем протяжении его 300-летней истории?

Все жившие или живущие в Петербурге им воспитаны и им же отравлены. Другие города можно любить или ненавидеть, но только в отношении к Петербургу, как правило, оба эти чувства присутствуют одномоментно, плавно перетекая одно в другое, соединяясь в трудносочетаемые, как у А. Ахматовой ("город, горькой любовью любимый"), или даже вовсе взаимоисключающие друг друга, как у А. Блока ("хочу высказать ненависть к любимому городу…"), переживания.

На протяжении всей 300-летней истории города предпринималось множество усилий объяснить этот феномен Петербурга. Тексты о нем составили уже целую библиотеку. Многие из них, как пушкинское "люблю тебя, Петра творенье", давно встали в один ряд с материальными объектами культуры города, без которых уже немыслимо его восприятие. И все же каждый раз остается какая-то недосказанность, которая провоцирует на новые высказывания и новые попытки разобраться в своих с ним отношениях.

Эти отношения, как уже отмечалось, исключают однозначность. Все, что касаемо Петербурга - его переживания, чувствования - всегда тяготеет к некоей диссонирующей двойственности восприятия. Начало этой традиции положил еще Александр Сергеевич Пушкин одним из первых обнаруживший это свойство Петербурга. "Город пышный, город бедный…" - почему-то именно эти его строки, более других известных его высказываний о городе, оказались созвучны многочисленным его последователям в последующие времена. "Городом двойного бытия" называет его И. Анциферов; "катастрофический город" - говорит о нем Н. Бердяев; "гранитный город славы и беды" утверждает А. Ахматова; "прекрасно-страшный Петербург" вторит З. Гиппиус... «… Двоесловие, двоемыслие, свойственные Пушкину в оценке Петра и Петербурга, остаются в полной силе и теперь…» подытоживает Борис Филиппов.

Подобная амбивалентность восприятия Петербурга странным образом расходится с его четким визуальным образом. С архитектурной точки зрения Петербург представляет собой целостный в стилевом и эстетическом плане ансамбль и этим он отличается от большинства других столиц и городов. Немного найдется других примеров такого единого в замысле и воплощении проекта.

Известно, что изначально Петербург задумывался как военное поселение - "Люблю, военная столица, твоей твердыни дым и гром" (А. Пушкин) и строился в строгом соответствии с планом. Петр самолично следил, чтобы не было никаких отступлений от него. Он "ввел жесточайшую градостроительную дисциплину, добиваясь разбивки улиц "по шнуру", или, как писалось в документах той поры, "вплоть нити", протянутой между вехами" (А. Глазычев). Заданный этим планом "жесткий архитектурный каркас" не допускал никакого произвола. И все позднейшие наслоения вынуждены были с этим считаться, что и спасло город от разрушительной силы стихийного вторжения всякого рода новоделов и сохранило редкостную гармоничность городского ансамбля центра Петербурга. Его недаром любят художники и фотографы, которые с нескрываемым восторгом запечатлевают город доступными им средствами.

И тем поразительнее несоответствие образных характеристик Петербурга в произведениях литературных, где он представляется то "прекрасным", то "ужасным".

*

Классическая точка зрения выражена в творчестве А. С. Пушкина -

Но известна и другая его характеристика -

С одной стороны -

а с другой -

Как качание маятника меняются местами хула и похвала, ужас и восхищение, приятие и отрицание. Образ города теряет четкость, изображение двоится, множится.

А часто авторы и вовсе затрудняются с определением образа Петербурга, называя его то "миражем", то "маревом", то "призраком"… " Задумчиво столбы дворцов немых // По берегам теснилися, как тени…" - таким он видится М. Лермонтову. "О, город мой неуловимый, // Зачем над бездной ты возник?.." - вопрошает А.Блок. "О, самый призрачный и странный // Из всех российских городов!" - восклицает Н. Огнивцев. "Фантом, оптический эффект, камера-обскура,…" - развивает тему А. Битов.

"Трудно схватить общее выражение Петербурга" - признавался Н. Гоголь. Немалую роль в этом сыграли дождливо-туманный климат Петербурга, обилие водных артерий, в зыбком зеркале которых множилось, дробилось отражение городской застройки и, конечно же, знаменитые белые ночи. Эти природные мотивы проходят сквозной нитью через многие литературные памятники, посвященные городу.

"Что за виды, что за природа! Воздух подёрнут туманом..." - удивляется Н.В. Гоголь. "А что, как разлетится этот туман и уйдёт кверху, не уйдёт ли с ним вместе и весь этот гнилой, склизлый город, подымется с туманом и исчезнет как дым, и останется прежнее финское болото, а посреди его, пожалуй, для красы, бронзовый всадник на жарко дышащем, загнанном коне?" - вопрошает Ф. Достоевский. "Я враг Неве и невскому туману" - продолжает тему М. Лермонтов.

Однако же и в мареве туманов, город не теряет своей красоты, что также отмечалось неоднократно пишущими о нем:

Но если спор не о красоте, то почему же столько горечи и боли в текстах о

Петербурге лучших российских поэтов и писателей? Что возмущало их и заставляло "ненавидеть любя"?

*

У каждого мемуариста был свой опыт проживания в Петербурге и переживания этого обстоятельства. Но независимо от времени высказывания, в свидетельствах наиболее тонко чувствующих его горожан, всегда присутствует некая "задетость" городом. "Всё обман, всё мечта, всё не то, чем кажется" - Н. Гоголь. "Но не только … красота Петербурга стала открываться моим глазам - может быть, еще более меня уколола изнанка города" - пишет М. Добужинский, один из наиболее преданных теме Петербурга художник. "Питер имеет необыкновенное свойство оскорбить в человеке всё святое..." возмущается В. Белинский. Об этом же и все творчество Ф. Достоевского - "Город. Город! Вот твоя улица: обаятельная, как волшебное марево - проклятое марево, где гибнет человек..."

Петербург город контрастов в большей степени, чем любой иной город. И каждое новое поколение его жителей узнавало об этом не из литературы, но на опыте собственной жизни.

Мое детство пришлось на первые после блокады годы. Немного найдется тех, кто родился в этом городе между 1943-44 годами. Послевоенный быт ленинградцев, как и по всей России, был непритязателен - детство без отцов, скудость домашнего быта, одежда с чужого плеча, чувствительно травмирующая в подростковом возрасте…. А рядом - обилие свидетельств другой, фантастически прекрасной, "сказочной" жизни. Наша жизнь в коммунальных квартирах, превращенных из некогда парадных залов в вытянутые в высоту комоды (в каждом из которых умещалось по несколько человек), резко контрастировала с пространственной свободой интерьеров открытых для посещения дворцов, уходящих в бесконечность проспектов и набережных, величием Невской акватории...

Одновременное существование в обоих контекстах - "прекрасного" и "безобразного" - неизбежно вносило дисгармонию в жизнь горожан, которая протекала "на разломе". Город формировал личности и деформировал их, возвышал и подавлял. Город провоцировал на обостренное восприятие пространственных ощущений и болезненные переживания при переходе из парадной его части в зону реального жизненного пространства. Город акцентировал внимание на красотах исторического ландшафта центральной части, и демонстрировал катастрофическое несоответствие с эстетикой окраинных районов. И только белые ночи были одинаково прекрасны в любой его части. "Летящая ночь // эту бедную жизнь обручит // с красотою твоей…" - делился надеждой И. Бродский.

Здесь никто не был "своим". Никому не удалось его присвоить. Он уравнивал в правах на себя и имущих, и беднейших. Он создавал иллюзию доступности, но усмирял любые неуемные амбиции. Он мог быть и прекраснодушным, и жестоким одновременно. И никто не был уверен в том, что в какой-то момент он не повернется к тебе своей оборотной стороной. "Там не чары весенней мечты, // Там отрава бесплодных хотений" - замечает И. Анненский.

Казалось, что город живет какой-то собственной жизнью, отдельной от жизни горожан. Он дает им кров, разделяет с ними природные и иные катаклизмы, но свою миссию видит в чем-то ином. Он не снисходил до каждодневных тревог людского муравейника. Он не старался быть "удобным" для проживания в нем. Он вынуждал горожан приспосабливаться к нему, не идя на уступки.

Впрочем, так здесь было всегда. Петербург изначально был городом контрастов, несмотря на то, что в отличие от других известных городов он строился с "чистого листа". Ценность отдельной человеческой личности в России всегда была невелика, а потому интересы населения и частного человека не входили в проектное задание архитекторов. "…Человека забыли, а когда вспомнили, оказалось, что город сам по себе, а человек - сам по себе, поскольку в идее города человек предусмотрен не был" - писал Н. Гоголь.

*

Сегодня Петербург снова предстал перед гостями во всем блеске обновленных фасадов. Юбилей вернул представительские функции "северной столице". В праздничные дни здесь собирается вся мировая политическая, культурная и бизнес элита. В свеже позолоченных дворцовых интерьерах проходят многочисленные презентации и банкеты, задаются балы, раздаются награды… Помытый и покрашенный центр города стал прекрасным фоном для роскошных праздничных торжеств ...

Однако праздничная суета принесла не только "радость узнавания" восстановленного из "небытия" города. После ремонта одних районов, при полном запустении остальных, контраст между "парадным" видом Петербурга и его "изнанкой" вновь обострил давнюю боль петербужцев, увидевших в действиях властей все то же невнимание к нуждам простых горожан. В предъюбилейные дни 300-летия Петербурга мотив "человеко-не-любия" северной столицы стал доминантным для большей части публикаций российской прессы.

Страсть к построению "потемкинских деревень" в России никогда не исчезнет, если этой страсти потворствовать. Праздник - дело святое и не стоит сожалеть о затраченных усилиях по обновлению парадной части города. Но нельзя на этом останавливаться. Окончание празднеств должно стать началом борьбы за то, чтобы сделать, наконец, Петербург гармоничным и комфортным не только для VIP-гостей, чтобы воспоминания горожан о жизни в нем не отдавали болью и горечью. И Петербург, и петербужцы этого заслужили!

Для многих поколений творческих людей Петербург был источником и боли, и радости, и вдохновения. Ему мы обязаны бессмертными стихами Пушкина и бессмертной прозой Достоевского. Не его вина, что на многие годы и для многих Петербург стал символом города бюрократического засилья и презрения к маленькому человеку. Его любили, даже ненавидя. "Ты - чарователь неустанный, ты - неслабеющий магнит" - я думаю, многие согласятся с этим утверждением В. Брюсова.

Наталья Давыдова